Самосожжение - Страница 2

Они пришли ко мне глухой ночью втроём – Анька, Верка и Дина. Дина Агапова… Она снится всегда перед непогодой и слезами. И всё смотрит, смотрит в глаза, как будто упрекает. Я не спасла её в ту ночь, но ведь и сама Дина не хотела этого. Она не была моей подругой, как Анька и Верка. Но исповедовалась мне перед тем, как навсегда уйти из комнаты и из жизни. Девчонок я не имела возможности удержать на земле, а Дину… Мне часто снится, как я хватаю её за рукав, не даю сесть в машину, но Дина всё равно исчезает. И я реву во сне от горя и бессилия, хочу открыть глаза и не могу…

Не глядя на светофор, я промахнула перекрёсток. Почти уже вошла в метро, но вспомнила про цветы и вернулась. Губская сказала, что Ирина Михайловна недавно переехала в Митино, к сестре, так что сегодня они вместе с юбилеем празднуют и новоселье. Надо было выбрать ей по каталогу какую-нибудь хозяйственную вещицу, но перед тем обязательно проконсультироваться – хотя бы с сестрой математички.

Я согласна обсуждать достоинства миксеров и сковородок, только бы не смаковать на потребу собравшимся подробности собственной жизни и гибели подруг. И вообще, эти гости надеются на сенсации – их не будет. Я уже представляю, что за накрытым столом будет царить фальшь; на какое-то время она прикроет зависть и злорадство. Не обойдётся чуть позже и без пьяного скандала, бабьей истерики.

Ну, а в итоге Антон Стороженко или Женька Мухин начнут громко петь под гитару, чтобы разрядить обстановку. Когда-то они так пытались снять стресс с меня и Аньки Бобровской; в тот момент мы были готовы выцарапать друг другу глаза. Тогда мальчишки, а теперь мужики запоют, а хмельные тётки примутся хором подвывать им. Как я выдержу всё это, не знаю, потому что голова болит с утра. Тяжёлая погода, сложное уголовное дело в работе – вполне достаточно, чтобы получить мигрень, которая сегодня так некстати…

Я тупо смотрела на розы пятнадцати сортов и другие цветы, в вёдрах и вазонах, в корзинках и кашпо. Видела только, что светло-оранжевых, как назло, нет. Глянула на часики, поняла, что уже опаздываю, но всё же пыталась подобрать букет. На площади у метро пахло, как всегда, курицей-гриль, цветами и автомобильным смогом. Невероятная, чудовищная смесь, от которой мутнеет воздух вокруг каменных фигур краснопресненских рабочих и казака на коне.

Но я к ней привыкла, как привыкала ко всему, дикому и невероятному. К своему раннему сиротству; к вечному одиночеству среди толпы. К тяжкой, неблагодарной работе, которая в любой день могла забрать мою жизнь. К ответственности за будущее десятилетней уже дочери, заботы о которой все эти годы мне было с кем разделить. К чувству вины перед теми, кому не смогла помочь. К тому, что сегодня вечером одни будут выпивать, закусывать и танцевать, а другие – плакать, болеть и умирать.

Из музыкального киоска оглушительно орали дикие голоса; тяжело, как пушечные ядра, падали аккорды. Рассыпалась звонкая мелодия, как дробь по жести. Бубнили перепившиеся пацаны, тараторили старухи у рекламных щитов, и тошнотворно воняло подгоревшим жиром.

Я всё-таки выбрала симпатичную композицию в корзине с лентами и уже хотела указать на неё продавцу. Но в эту же секунду заметила белый высокий вазон, стоящий на мокром от дождя асфальте, и невольно нагнулась к нему. Раньше я ни когда не видела таких роз – тёмно-бордовых, с алыми прожилками, стройных, горделивых, с очень длинными шипами. Они были, как живые, и каждая походила на женщину в бархатном платье.

Я присмотрелась внимательнее, не понимая, что меня так взволновало в элегантных, притягательных и в то же время зловещих цветах. И закусила губу от невероятного волнения, различив проходящую по краям лепестков чёрную кайму, словно нежные цветы опалил огонь. К вазону была приколота бирка. Я хотела прочесть название этого сорта, но почему-то не могла. Окликнула парня, который уже заметил меня и очень хотел обслужить – розы не часто брали даже у станций метро. Прохожие просто глазели на яркие букеты и перешёптывались, понимая, что вызывающее великолепие недоступно для них.

– Сколько стоят эти розы?

Я старалась, чтобы мой голос не дрожал, а сама то и дело облизывала губы и презирала себя за слабость. Ведь почти семь лет прошло! В конце августа будет семь… Пора бы перестать страдать, но никак не получается. Я помню, помню всех троих, приснившихся сегодня мне. Анька и Верка что-то кричали из окна нашей школы, но я не слышала их голосов. А Дина молча смотрела на меня из-за забора своими чёрными, широко расставленными глазами. Откуда она взялась в моём сне, я так и не могла понять. Но, пробудившись, почувствовала; сегодня произойдёт что-то очень плохое. Не знаю, что именно, но точно произойдёт.

– По «стольнику» штучка, – с готовностью ответил продавец.

– Как они называются? Здесь неразборчиво написано.

– Сорт «Фам-фаталь». У нас в продаже первый день. Ранее демонстрировался на выставках в Голландии, Франции и Германии. Сорт редкий, у нас всего десять штук.

– А почему он получил такое странное название?..

Я могла бы всё объяснить парню с кудрявым хвостиком на затылке, в жилетке-разгрузке и в бейсболке, надетой козырьком назад, но зачем-то спрашивала его. А сама не соображала, что происходит вокруг – куда мчатся автомобили с зажжёнными фарами и бегут люди. Все они уже существовали тогда. И этот юный продавец тоже – ему было лет десять-двенадцать…

– Не знаю, правда это или просто трёп. Короче, сорт назван в честь знаменитой московской путаны, покончившей с собой. Она была очень красивая; вхожа в банды и бомонд. Один из её любовников был так потрясён случившимся, что специально стал селекционером. Только ради того, чтобы создать этот сорт роз. А ведь раньше он никогда ничем подобным не занимался. Вот и всё, собственно.