Самосожжение - Страница 40

– А ваш муж думает иначе, – словно между прочим сообщила я.

– Гоша не может смириться с тем, что Вовка покончил с собой. Он считает самоубийство уделом слабаков, умственно неполноценных особей, у которых начисто отсутствует сила воли.

Огнева сняла платок, обмахнулась им и положила его на колени. Судорожно усмехнулась, и вот рту у неё сверкнула золотая коронка. В маленьких бледных ушах дрожали серьги-орешки.

– Лично у меня другое мнение на сей счёт.

– И какое же?

Я всё больше нервничала. Огнева затягивала меня в омут своего психоза, и это мешало сосредоточиться.

– Самоубийство – акт отчаяния, признание бесполезными дальнейших попыток удержаться на плаву. Не знаю, какие там у вас имеются сведения относительно причастности к гибели моего сына деятелей из мафии. Возможно, что правы вы. Ведь Володя успешно занимался бизнесом, и в связи с этим мог кому-то помешать, перейти дорогу. Он часто давал друзьям в долг. Вероятно, занимал и сам. Ничего нельзя исключать, но всё-таки я остаюсь при своём мнении. Гоша, чтобы утешить меня, уверяет, что смерть сына не связана с его личной жизнью. Что виной всему – служебные дела, бандитские разборки. Муж в первую очередь хочет вывести из-под удара меня. Ведь убить могут и счастливого, довольного жизнью человека. Добровольно уйти в мир иной способен лишь несчастный. А сделать Вовку несчастным могла только я. – Владислава Ефремовна бросила взгляд на оставшиеся четыре гвоздики, которые я положила на скамейку. – Давайте пройдём сейчас к нему. Там нам будет удобнее. Не возражаете?

– Ни в коем случае – я туда и шла. Хотела у вас спросить дорогу.

Огнева, тяжело дыша, поднялась, сложила дождевик ещё раз, сунула его в большую кожаную сумку. В пластиковый мешок спрятала лопатку, баночку с краской, ветошь. Я открыла калитку и отступила, пропуская Владиславу вперёд.

А потом пожалела, что не надела резиновые сапоги, потому что мои ноги оказались до колен забрызганы жидкой грязью. На удачу, дорога оказалась не длинной. Через пять минут мы уже были у мраморного креста, подножье которого утопало в чайных и бордовых розах. Тут же были вкопаны две скамейки и столик. Я подумала, что не хватает только лежанки, а на ней – подушки с одеялом.

Огнева смахнула капли со скамейки, пригласила меня.

– Присаживайтесь. Я сейчас клеенку постелю, чтобы вы юбку не промочили. Вот Володино последнее пристанище…

Я отдала цветы Владиславе. Она благодарно кивнула и поставила их в стеклянную банку, тоже щедро наполненную водой.

– Вы действительно ни одного дня не пропустили? – Я никак не могла поверить в такую самоотверженность. – Ни разу?..

– Бывает, что мы с Лерой, матерью Лены Косулиной, подменяем друг друга. Можно ведь заболеть, или семейные дела задержат дома. Как вот сегодня, к примеру. Я познакомилась с Валерией здесь, когда сына только похоронили. Моему-то сорок пятый год шёл. Видите, в январе шестьдесят первого родился? Стал для нас с Гошей новогодним подарком. А Леночке и тридцати не исполнилось. Правда, у Леры младшая дочь осталась, Лана, и внук от неё. Муж в больнице часто лежит – инвалидом стал после гибели Лены. Но всё же есть, для кого жить. А мы с Гошей никому не нужны. Получается, жизнь зря прошла.

Владислава закрыла лицо руками, наклонилась над столиком. Я увидела беззащитную розовую плешку на её макушке – волосы от старости поредели.

– Но я не ропщу, потому что знаю, за что страдаю. Гошу жалко. Он был за то, чтобы Вовка женился на Дине. Вы курите?

Огнева достала из ридикюля пачку дамских сигарет, протянула мне. Потом чиркнула зажигалкой, и я заметила её длинные, крепкие, будто целлулоидные ногти.

– Мы с Валерией Косулиной рассказали друг другу страшную правду, на что не так-то просто было решиться. Боль требовала выхода, грозя разорваться нас изнутри. Мы живём в своих квартирах, но думаем только о том, как встретиться здесь, побыть со своими детьми. А потом мы всегда ходим на службу в храм Спаса Нерукотворного. Да, Оксана, что вы хотели узнать про сына? – опомнилась Огнева.

– Хочу, чтобы вы рассказали о нём. Каким он был? И. самое главное, изложите свою версию случившегося два года назад. Я понимаю, вам тяжело…

Я видела, как сильно Владислава затягивается, и пепел сыплется ей на рукав, грозя прожечь ткань.

– Но без ваших показаний трудно будет установить истину. Прошу понять меня правильно.

– Да, конечно. – Огнева оглянулась на могилу, словно испрашивая у сына позволения говорить о нём с чужим человеком. – Внешне Вовка был в меня – рыжий, веснушчатый. Но рост унаследовал отцовский – сто восемьдесят пять. Рожать пришлось через кесарево, да ещё в новогоднюю ночь. Какое это, впрочем, имеет назначение?.. – Огнева говорила, и глаза её сияли, словно она вновь видела сына перед собой. – Ребёнком был серьёзным, задумчивым, даже застенчивым. Особенно сторонился чужих людей. Не любил, когда к нам приходили гости. С ребятами почти не дружил, девочек сторонился. Никогда их не обижал. Редко смеялся, почти не шалил. Никак не мог расслабиться, насладиться прекрасной порой детства. Мы с мужем изо всех сил старались создать для него тёплую, жизнерадостную атмосферу. Сын рос среди любящих его людей. При нём мы с Гошей старались не выяснять отношения. Володя часто болел. В третьем классе сильно расшибся, упав на даче с лестницы. Потом долго комплексовал, не общался со сверстниками. Сидел дома и учился. У него было всего трое друзей за всю жизнь. Но и этого оказалось достаточно, чтобы сына познакомили с Диной. Раньше она была любовницей Вовкиного друга Саши Проваторова. Они вместе встречали Новый год, и сын увлёкся…