Самосожжение - Страница 7

– Ничего не могу сказать!

Брайнин смотрел на нас с отчаянием, немо умоляя не изводить его вопросами, а помочь. Для этого он и приехал в Питер, а душу из него могли бы вытягивать и в московской милиции.

– На первый взгляд – она. Больше там было некому. Тем более что после этого она пыталась покончить с собой. Дина сделала Стасу «золотой укол» морфина, и себе потом тоже. Но в «Склифе» её откачали, а через несколько дней прямо в палате взяли под стражу. Уже полтора месяца Дина сидит в Бутырской тюрьме. Со Стасом всё случилось в ночь на первое июня, а четвёртого Дину отвезли в тюрьму. Шестого предъявили обвинение в предумышленном убийстве. Ещё некоторое время она провела в Бутырской санчасти, и вот теперь парится на нарах. Надо срочно принимать меры. Галя надеется на меня. А я откуда знаю, что следует делать в подобных случаях? Не юрист ведь, и знакомых у нас таких нет; одна техническая интеллигенция. Пытаюсь объяснить ситуацию Гале, а она ревёт всё время. Мать уже не выдержала, и у меня, чувствую, сердце стало болеть в тридцать один год. Только их отцу, Геннадию Николаевичу, всё по барабану. Я, кстати, пытался найти его и рассказать про Дину, но дома так и не смог застать. Телефон не отвечает. Но я думаю, что толку от него всё равно не было бы. Он и тётю Аиду бросил, когда диагноз узнал, хотя онкологи сообщили ему это совершенно с иной целью. Тётин муж испугался, что рак может быть заразным, тут же собрал чемодан и ушёл к своей ученице. Он тренер по плаванию, имеет кучу званий и наград. С тётей они тридцать пять лет прожили. Кажется, это называется «полотняным» юбилеем. Но не справили, не успели. Этот день господин Семёнов встречал в объятиях девятнадцатилетней девчонки, а самому было уже пятьдесят три. Понятия не имею, чем Геннадий Ольгу привлёк… Короче, когда Дину свинтили, я переступил через амбиции и набрал их номер. Но ничего не добился. Они то ли переехали, то ли на грядках копаются. Лето же, пол-Москвы на дачах…

– Как фамилия Дининого отца?

Я вспоминала своего папочку, который никогда не бросил бы нас. Простые люди были мои родители, должностей не занимали. Оба работали в Доме правительства на Краснопресненской набережной. Отец – шофёром, мама – буфетчицей. А ещё раньше она трудилась в пекарне, сразу после переезда из Киева.

Родители не умели говорить красивые слова, но зато имели бесценный дар любить своих детей. И я до сих пор не понимала, как в сходных обстоятельствах можно вести себя по-разному. Папа работал, будто каторжный, чтобы жена и четверо детей жили безбедно; и только обширный инфаркт сумел разлучить его с семьёй. После отцовских похорон в моей жизни не было ни одного светлого дня. Мы жили с ощущением надвигающейся беды, и не ошиблись. Сбылись мои самые страшные сны.

Я должна Галину с Диной понимать, как никто другой. Но мне ещё хуже пришлось – в восемнадцать лет осталась круглой сиротой, с тремя младшими на руках, да ещё беременная. Мама погибла в октябре девяносто третьего, находясь на службе в «Белом Доме». И я не сумела сберечь маленьких, в чём каюсь поныне. Нелепо, кошмарно, под колёсами автомобиля погибли братья-первоклассники Олесь и Орест. Ещё через год жених сестры Олимпиады приревновал её и зарезал. Мы не выдержали, пропали без папы с мамой. И Галя с Диной тоже, хотя на момент кончины Аиды Григорьевны у них были свои семьи. Вот и получается, что дороже мамы у человека никого нет…

– Его фамилия – Семёнов. – Илья скрипнул зубами при воспоминании о своём неродном дяде. – Аида Григорьевна уже в больнице просила дочерей беречь своих детей, её внуков. Галя просьбу выполнила, а Дина – нет.

Илья сжал кулак на колене, будто пытаясь получше рассмотреть своё обручальное кольцо с алмазной резьбой, но в сумерках не мог сделать этого.

– Хотя, конечно, какая жизнь ожидала Стаса потом? Дело в том, что он был инвалидом с рождения. У него полностью не действовали руки, и парня такое положение в какой-то степени забавляло. Стас был неисправимым оптимистом, не то, что мой Димка. Представляете, зажимал карандаш в зубах или в пальцах ног; так писал и рисовал. Один раз по телевизору увидел сюжет о старушке, которая ногами газ зажигала, и сам попробовал. Чуть дом не взорвал! – Илья грустно усмехнулся, вспоминая, как это было. – Конечно, в дальнейшем игра закончилась бы. Существование инвалидов в России кошмарно, я согласен. Но всё равно… всё равно!

Брайнин ударил кулаком по крышке кейса. Усы его затряслись, и глаза совсем почернели от отчаяния.

– Динка не имела права убивать его! Не по своей, а по её вине Стас таким уродился! Свою Яну я силком на кесарево загнал, чтобы она Динкин подвиг не повторила. А учился Стас хорошо, к нему педагог домой ходил, специалист по обучению вне школы. Нахвалиться не мог! Ребёнок уроки делал, преодолевая неимоверные трудности. Глядя на него, мы все понимали, как счастливы, раз руки имеем. Все наши беды вообще ничего не значат. Мой Димка тройки носит, а у Стаса и четвёрок не было. Он рано повзрослел и понял, что должен надеяться на одного себя. Старался, не зная, как мало жить остаётся… Динка денежной бабой была в ту пору, имела возможность устроить сына в лицей «Столичный». Он чуть ли не самый дорогой в Москве. Но по состоянию здоровья Стаса туда не взяли. Дети стали бы дразнить его, да и преподаватели не умеют работать с инвалидами. Дина моего оболтуса собиралась на оговорённое место отправить, чтобы вырос джентльменом. Но мы с Яной решили к ней в кабалу не влезать. Дина была каждый день разная – то невероятно щедрая, то сволочная до неприличия. Возьмёт и потребует сразу весь долг назад; и бери «бабки», где хочешь. Я ведь Динке на день рождения «Чезет-85» подарил, а теперь сам не рад. Оказывается, она способна на убийство. А из тюрьмы выйдет совсем отмороженной…