Самосожжение - Страница 73

– Какого числа всё это случилось? – перебила я, подавшись вперёд.

Каспар, покинувший своё убежище за холодной батареей парового отопления, смотрел на меня хмуро и удивлённо. Должно быть, никогда ещё гости так долго не засиживались в моей комнате.

– Где-то в начале декабря, второго или третьего.

Дина встала, подхватила кота на руки и принялась расхаживать по комнате. Жёсткие листья пальмы шелестели от лёгкого сквозняка. Я стиснула зубы, поняв, что загадка разгадана. Сегодня же я доложу Озирскому о своей удаче. Дина недолго горевала после самоубийства Метельского, и замену другу нашла в том же казино.

Значит, начало декабря… В конце февраля следующего года срок беременности был приблизительно три месяца. И мужчина этот жив, но… Наверное, только его, единственного во всей Москве, я никогда не посмею допросить. Скорее всего, это придётся делать самому Андрею.

– И вы продолжали встречаться, несмотря на столь серьёзное предупреждение?

Я видела, что Дина тоже устала, у неё слипаются глаза. Но всё-таки я хотела завершить нашу беседу с наилучшим результатам.

– «Авторитеты» на пустяки не размениваются и стараются получить своё. В противном случае он прослывёт в своей среде опущенным…

– Я всё это понимала, и Антарес тоже не хотел меня подставлять. За себя-то он давно уже не боялся. Сказал, что видел в своём окне дула куда большего калибра. Но у меня ещё Стасик был тогда, да и родственники могли пострадать. – Дина подняла веки, и её глаза заблестели, как чёрное зеркало. – Мы провели вместе три ночи. И всё. Теперь я думаю, что лучше бы тот малиновый гоблин прикончил меня тогда, и я не совершила бы самого страшного. Не сделала бы Стасу смертельную инъекцию морфина…

Дина то сжимала. То разжимала кулаки, хотела заплакать и не могла. Я понимала, что, раз не приходят слёзы, не будет и облегчения.

– В то же время я и сейчас понимаю, что не могла поступить иначе.

– Почему? – сухо спросила я, откидывая назад влажные локоны. И впервые за эту ночь подумала о том, что пора уходить.

– Я расскажу вам всё подробно, – пообещала Дина. – Мы же встретимся ещё, и вот тогда… Хорошо?

– Хорошо.

Я незаметно потёрла поясницу, которую вдруг заломило, словно не двадцать два года мне было, а все семьдесят.

– Антарес был единственным человеком, к мнению которого я прислушивалась после того, как не стало мамы. Ему власть надо мной, в сущности, была ни к чему, но по-отечески мудрые совета он мне давал. Я слушалась его беспрекословно, как не слушалась ни родителей, ни воспитателей, ни учителей. Он имел право рассуждать о жизни, давать наставления, осуждать и одобрять. Имел потому, что сам пережил много. Вы ведь всё знаете. Столь суровую школу жизни проходит не каждый. Только единицы могут сказать, что были вознесены к солнцу, а после сброшены в пропасть, да ещё сумели после этого сохранить жизнь и достоинство. Я очень уважала Антареса, но в одном-единственном случае не последовала его совету. Призналась, что в ту ночь, что по моему окну выпустили очередь, случился залёт. Я была в растрёпанных чувствах – в меня ещё никогда не стреляли. Короче, делать аборт врачи отказались, ссылаясь на угрозу прободения матки и сильного кровотечения. Вы знаете, что Антарес – человек трезвомыслящий и к дешёвой патетике не склонный. Но он назвал отказ врачей знамением свыше и попросил меня ни в коем случае не избавляться от ребёнка. Вспомнил о женщинах, которые убили его детей таким образом, а потом жестоко поплатились за это. Но я не придала его словам значения. Легко ему говорить, делать великодушные жесты, когда воспитывать ребёнка придётся мне. И вообще, поведение Антареса меня уже в который раз изумило – ведь обычно мужчины настаивают на аборте. Он обещал забрать младенца, если я не хочу им заниматься. Говорил, что отправит его к своим родственникам. Но я не привыкла верить обещаниям своих любовников. Ни одна баба не наврёт столько, сколько мужик, когда ему надо выпутаться из затруднительной ситуации.

Дина барабанила пальцами по круглому столику с витыми ножками, не решаясь произнести те слова, что рвались с языка.

– Стас был инвалидом – сказались последствия церебрального паралича. И вдруг ещё ребёнок! Зачем делать такую глупость? Я хотела блистать в обществе, производить фурор в московском бомонде и одновременно – в блатной «малине». Желала, что после одной ночи меня помнили всю жизнь. Грезила о будущем семейном счастье, о драгоценностях, нарядах, кабриолете «Ягуар» и прочих глупостях. Для этого необходимо было избавиться от балласта, в том числе и от ребёнка. Я знала, что Антарес никогда на мне не женится, тогда к чему мне на год вылетать из нормальной жизни? Да ещё неизвестно, как роды пройдут – со Стасом-то я настрадалась. Сына хотела отправить в элитный интернат под Сочи и переводить туда деньги на содержание. Но не сбылось, не исполнилось. Простите, но я сейчас ещё не могу решиться и до конца раскрыть душу перед вами. С другой стороны, такого человека у меня больше нет. Я давно мечтала выговориться перед кем-то, кто выслушал бы всё это с интересом и в то же время спокойно. Не упал в обморок, не бросился вызывать милицию и не удрал при первом же удобном случае, сославшись на срочные дела. Кажется, небеса вняли горячей мольбе грешницы и послали такого слушателя в вашем лице. Если родственников так интересует, что со мной произошло, можете передать им мои откровения. Сама я никогда не осмелюсь признаться им в том, что натворила. В исповеди не отказывают даже самым страшным преступникам, отпетым злодеям, и я тоже хочу воспользоваться этим правом. Вы упрекнули меня в том, что я молчала на следствии. Но неужели бедной тёте Злате, Галине, Найке, Илье было бы легче узнать, скольких я… Нет, подожду. Время ещё есть. Две недели, до тридцатого августа, вы сможете потерпеть? Можно мне ещё раз всё обдумать, собраться с мыслями, с духом, наконец? Я ведь не убегу, и вы это прекрасно знаете.