Самосожжение - Страница 75

Емельяновы предпочли три самых неприхотливых сорта – Эрнест Маркхам, Жакмана и Балерина. Клематисы украшали также одну из стен садового домика и забор у калитки, через которую въехал на участок наш джип «Гранд-Чероки».

Еды для нас с шефом наготовили много, но я обратила внимание на закуску из малосольной селёдки с яблоками и луком, к которой подали виски «Уокер» с синей этикеткой. Немного подумав, мы с шефом решили только символически пригубить настоящий шотландский напиток, потому что слишком много предстояло нам сегодня сделать здесь; а потом ещё нужно было ехать в Москву.

Мы ели рис с курицей, блины с припёком из зелёного лука, и всё это разбавляли напитком из шиповника. При этом чувствовали себя дачниками, обласканными и беззаботными. Должно быть, Емельяновы исходили из постулата, что сытый человек добрее голодного, и потому перед встречей с Диной решили накормить нас до отвала.

На столе громоздились горы яблок, в эмалированной миске рубинами светилась красная смородина; восхитительно-остро пахла чёрная. Лопался тугой крыжовник, и жужжали пчёлы над банкой малинового варенья, которое Озирский, совершенно не стесняясь, черпал ложками.

Дача Емельяновых показалась мне поистине райским уголком. Люди действительно вкладывали душу в обустройство участка, а не просто выращивали здесь картошку для пропитания. Аромат перечной мяты струился над столом, возбуждая и без того хороший аппетит. Софья Ксенофонтовна использовала эту траву и как приправу, и в качестве косметики, и для того, чтобы на даче не прокисало молоко. Кроме клематисов сад украшала жимолость камчатская, ягоды которой привели меня в восторг. Глядя на кустик жимолости, я впервые пожалела о том, что не имею своей фазенды.

Софья Ксенофонтовна разводила даже землянику и каждый год осенью боялась, что ягода не перезимует. Дожди шли в середине месяца, а конец августа получился жаркий; огород приходилось поливать два раза в день. Земля потрескалась, листва на деревьях, не успев пожелтеть, сгорела. Домик Емельяновых стоял на крутом берегу небольшой речушки, и вечером становилось немного прохладнее. Сейчас над налетевшим ветром закачались жёлтые, а не рыжие гроздья рябины, что по примете предвещало мягкую зиму.

Поддерживая лёгкую беседу, мы с Озирским смотрели на дорогу и ждали Дину, ради которой предприняли длительное путешествие. Из-за зноя дорога не доставила нам никакого удовольствия. Весь день я с тревогой заглядывала шефу в лицо, потому что знала – у него с утра жмёт сердце.

Шесть дней назад мы отпраздновали мой день рождения. Сначала посидели в «Хали-Гали» недалеко от Лахты, потом поехали непосредственно в офис. Там нас ждал торт «Охотничий дом» с орехами и вишнями. Озирский подарил мне золотое колечко с неизвестным, тёмным, как капелька смолы, камнем. А я не нашла ничего лучше, чем вручить ему хрустальную бутылку коньяка «Луи-Трез». Сосуд с золотым напылением на горлышке стоил две тысячи баксов. На коньяк скидывались все сыщики нашей фирмы. Напиток столетний выдержки символизировал пожелание шефу прожить целый век.

Но самым лучшим подарком для директора агентства стало согласие Дины Агаповой встретиться с ним и прояснить некоторые вопросы, после чего задание Ильи Брайнина будет считаться выполненным. Поздно вечером двадцать девятого августа мы выехали в Москву. В Бологом немного вздремнули, припарковавшись на платной стоянке. И сегодня вот уже два часа объедались в Берёзках-Дачных, гадая, как всё у нас сегодня сложится.

Две женщины и девочка приняли нас открыто, радушно, даже не подозревая, что мы находимся здесь фактически в засаде и поджидаем одну из самых жестоких и алчных преступниц столицы. Их сестру, тётю и сватью – Диночку. И после приятно проведённого вечера обязательно наступит хмурое утро. Озирский предполагал, что Дину придётся везти отсюда прямо в изолятор, потому что серийных убийц под залог выпускать не разрешается.

Когда я вспоминала об этом, кусок застревал у меня в горле. В том случае, если сегодня вечером Андрей задержит Дину и проводит к следователю, а оттуда её отправят в «Бутырку», мы будем выглядеть неблагодарными тварями. С нами возились, нас угощали, тратили на нас время и деньги, и всё совершенно зря. Опять в жизни Галины, Ильи и Найки появятся переклички, сборы передач, давка около окошечка в комнате под низкими сводами.

Галя сегодня утром уже успела рассказать, как одна опытная бабка научила её наливать шампунь в банки из-под крема, потому что в то время шампунь передавать запретили, а крем в списке разрешённых вещей почему-то оставили. Тогда Дина сидела в первый раз. Теперь, похоже, ей придётся пройти по второму кругу ада. И не только ей – мученики-родственники снова лишатся нормальной жизни.

Галину ни в коем случае нельзя отпускать в «Бутырку» одну – её могут обворовать или ограбить прямо в очереди. Илье придётся постоянно сопровождать кузину. Для чего же они когда обращались к нам? И Дмитрий Буссов, получается, работал впустую, не говоря уже обо мне. А Дина вернётся в чад блевотной каши, в переполненную камеру, под изъеденные грибком своды, в заплесневелые стены.

Потом будет суд, и Дина появится на нём как особо опасная – под конвоем и в клетке. А после потекут унылые будни в колонии, и прибыть ей там придётся никак не меньше пятнадцати лет. Софья Ксенофонтовна до Дининого освобождения может и не дожить. Правда, Галину свекровь в основном пугает возможность стать предметом пересудов и в Москве, и в дачном посёлке. А Галя? Она к тому времени станет пенсионеркой. Найке минимум тридцать лет будет. Страшно даже самой себе признаться в том, что жизнь и судьбу этим людям сломаем именно мы.