Самосожжение - Страница 95

Мы ведь выскочили, и какой тогда смысл поливать стены бензином? А, может, в опасности наш джип?.. Я задыхалась от бензиновой вони, меня чуть не вырвало. И как только токсикоманы эту дрянь нюхают, кайф ловят? Для меня, например, нет в мире ничего гаже…

Наш внедорожник стоял за сараем, в кустах смородины. Ни рядом с ним, ни в салоне я никого не заметила. Потом побежала следом за Андреем к речке, потому что в любом случае должна была страховать его. Увидев меня рядом, шеф обернулся. Но вместо озорной, лучезарной, так часто освещавшей его лицо улыбки я увидела страдальческий оскал…

Мы понимали теперь друг друга без слов, и за какие-то доли секунды в моей голове словно пронёсся ураган. Мысли налетали одна на другую, путались, разлетались и снова роились; вспыхивали огненным курсивом, разрывали мой лоб, мои глаза, которые, казалось, готовы были лопнуть.

Дина сказала, что ей некуда и незачем бежать от нас – особенно после скандальной исповеди, записанной на диктофон с её согласия. Значит, Дина ничего не боялась. Не боялась именно потому, что приняла самое главное в своей жизни решение. Правда, ей пришлось делать это уже во второй раз, потому что первая попытка оказалась неудачной…

Если мы сейчас не перехватим её, Дина скроется от правосудия. И никакая милиция не найдёт её, не доставит приводом; и агентура Озирского окажется бессильной. Я уже в тот момент поняла, что мы не сумеем догнать Дину, но всё-таки надежды не теряла.

Она ходила на кладбище к родным, а потом перестала, так как надеялась вскоре встретиться с ними. Гуляла по Красной площади, сидела в одиночестве за ресторанными столиками, кормила в парках птиц и собак…

Дина прощалась. Прощалась по отдельности с каждым местом, где когда-то бывала. Сидя на пляже в Серебряном Бору, смотрела на быструю воду и представляла, как река её жизни несётся к устью, и ни какая, даже самая мощная преграда, не помешает песку высыпаться из часов. «Наружники» доложили, что Дина пересыпала песок из ладони в ладонь, не могла уйти в тень, будто пыталась как можно дольше пробыть под солнцем перед переходом в вечный мрак и холод…

– Дина!!! – заорал Озирский, бросаясь сквозь кусты куда-то в сторону.

И я, путаясь в траве, царапая колени о ветки и натянутую кем-то из дачников проволоку, последовала за ним.

– Динка! Дура!! Не смей!!!

Мы с Андреем бежали к Дининому «Пежо», который стоял у речного обрыва. Огни по-прежнему не горели, но в салоне кто-то сидел; бензином пахло оттуда. Время на миг застыло, а потом, как показалось мне, рассыпалось искрами, вспыхнуло прямо перед нами. Пламя охватило «Пежо», сухую траву, кусты, даже крону растущей неподалёку берёзы. Я зажмурилась, не веря своим глазам. Пылающая машина сорвалась с места и покатилась в ту сторону, где тихо плескалась речка.

Стало светло, как днём. Я, оцепенев от ужаса, чувствуя, что седею, старею и схожу с ума, увидела всё золотым – и берёзу, и кусты, и траву, и берег реки, и воду. На стёклах окон, выходивших в нашу сторону, тоже плясало пламя. Кажется, я страшно закричала, но голоса своего не услышала. И неба не было больше, и звёзды пропали, а остался лишь один жуткий огонь, странный, очень светлый дым и запах бензина, горящей резины, краски. Всё это было везде, и внутри меня – тоже.

Андрей уже хотел, несмотря ни на что, прыгнуть к машине, разбить лобовое стекло, тем самым остановив её, дать Дине глотнуть свежего воздуха. Я заметила в руке у шефа увесистый камень и удивилась, как он умудрился отыскать нужную вещь в такой темноте и суматохе. Но в это время порыв сухого жаркого ветра раздул огонь, словно какая-то неведомая сила мешала Андрею совершить задуманное. Озирский прыгнул назад, чтобы пламя не перекинулось на него и на меня. Он понял, что только погибнет сам, а Дину всё равно не спасёт.

Она заперлась в машине, которую подарил ей Владимир Огнев, и ни за что не откроет замки. Она сгорит внутри своего «Пежо», а мы должны отбежать подальше, пока не рванул бензобак.

Среди листвы засветились окна соседних домиков. Кто-то из дачников выскочил на крыльцо, пытаясь понять, что же происходит. А «Пежо» доехал по края обрыва, на мгновение остановился и, кувыркаясь, полетел с обрыва. Озирский, потный, с закопченным лицом, с сожжёнными волосами и бровями, в лохмотьях, оставшихся от куртки и майки, круто матерился, стоя на самом краю обрыва, и не думал о том, что автомобиль сейчас взорвётся.

Мне казалось, что «Пежо» горит уже целую вечность, а на самом деле прошло две-три минуты.

– Ложись! – Андрей швырнул меня на траву, и сам упал сверху.

Сокрушительный взрыв потряс весь посёлок. Маслянистый, огненный с чёрным столб, казалось, опалил звёзды. Скорее всего, Дина начинила свой автомобиль боеприпасами – чтобы на сей раз наверняка не спасли. Бывший каскадёр Андрей Озирский считался лучшим специалистом по огненным трюкам, и Дина, разумеется, знала об этом. Дым стелился по земле, клубами тянулся к небу, обволакивал заборы и крыши. Я сумела увидеть стареющий месяц, который обычно появлялся под утро, и в его свете – маленькие, жалкие, будто бы перепуганные домики, в окнах которых уже не было стекол…

Кричали все – люди, земля, вода, песок, камни. Даже собаки не лаяли, а безостановочно орали. Горланили петухи, в каком-то из сараев заревела корова. И суматошно ржала лошадь за рекой. Берег пополз с пустоту; огромный пласт сухой земли вместе с травой и корнями отвалился, и с плеском рухнул в горящую речку.

На месте глаз у Андрея были тёмные ямы. Из них, размазывая копоть, лились чёрные слёзы. На жилистой шлее моего шефа блеснула серебряная цепочка с нанизанной не неё пулей – той самой, которую пять лет назад врачи извлекли из его сердца.