– Да. Вам Буссов сказал?
Я не понимала, зачем Дмитрий упомянул Пресню. Но если он так поступил, значит, не увидел в этом опасности. Действительно, лучше мне вернуться домой, поесть, отдохнуть, и только после этого ехать на Кунцевское кладбище. Что за судьба моя такая несчастная? Шатаюсь по погостам чуть ли не каждый день. То семейные дела, то служебные вынуждают покупать чётное количество белых цветов, видеть похоронные процессии с гробами, венками и катафалками, заплаканные лица. Слышать надрывный бабий вой, пьяное гудение мужиков, с утра набравшихся по завязку. Вдыхать приторный запах ладанного дыма, текущего из кадила. Но что поделаешь, ведь кладбище – то самое место, где люди либо совершенно замыкаются в себе, либо становятся особенно говорливыми, открытыми. И этим нужно пользоваться.
– Значит, по Можайскому?
– Буссов действительно сказал, что вы – молодой специалист. Проходите практику, набираетесь опыта. Хотите потолковать с нами обоими, чтобы удобнее было общаться, он назвал ваш домашний телефон. Номер подсказал мне, где примерно находится ваш дом. И всё, никакого чуда. Скажу сразу, что с версией самоубийства сына на рыбалке я категорически не согласен! – напористо сказал Огнев.
Я вздрогнула – столько боли, отчаяния и страсти было в его словах.
– Вовку убили, убили! Понимаете? Я рад, что дожил до того времени, когда нашу точку зрения разделили представители закона. В течение двух лет нашего сына считали обычным утопленником. Наряду с этой существовала версия о его самоубийстве. Получается, что он сам во всём виноват. Мол, не справился с жизненными трудностями и принял яд. Но я не таким воспитывал сына, не таким! Мне пришлось возить гроб с его телом по Москве, и в нескольких храмах усопшего отказались отпевать. Газеты раззвонили, будто Вовка руки на себя наложил. Пришлось заплатить очень дорого за то, чтобы обряд совершили… – Георгий Владимирович всхлипнул и долго не мог отдышаться. – Как педагог я приветствую ваше желание овладеть профессией следователя…
После этих слов Огнева я расслабилась. Значит, Буссов представил меня не как сотрудника частного агентства, а как молодого настырного специалиста, жаждущего восстановить справедливость. Даже стало стыдно, потому что на Володю-то мне было, по большому счёту, наплевать. Нас он интересовал только как жених Дины Агаповой, погибший вскоре после разрыва с ней. Интересно, как же удалось матери отговорить взрослого, самостоятельного, влюблённого в Дину сына забрать уже поданное заявление? Наверное, сама пригрозила повеситься.
– Итак, Оксана, у стадиона «Текстильщики» и универмага «Молодёжный» вы поворачиваете на Рябиновую улицу и едете по ней в сторону области до Кунцевского кладбища. Если вы не разыщете мою супругу или не сможете определиться на местности, приходите к нам домой. Вы ведь знаете адрес. И тогда побеседуете с нами обоими. Но, надеюсь, Влада там будет до самого вечера. В любую погоду – в дождь, в мороз, по жаре она идёт к Вовке. Сидит там и молится. Конфисковала у меня тулуп и валенки, чтобы зимой не замёрзнуть… – Огнев невесело рассмеялся.
А я, наблюдая за ползущими по лобовому стеклу ручейками, вспомнила, что Дина Агапова точно так же проводит почти всё своё свободное время. Но почему случилось, что эти женщины не понравились друг другу, не стали свекровью и невесткой?..
Огнев подробнейшим образом объяснил, как отыскать могилу его сына на Кунцевском кладбище. Мне показалось, что я обязательно найду памятник в виде креста из белого мрамора и Владиславу Ефремовну около него. Дождь не прекращался, и мне захотелось ненадолго вернуться домой. Я точно знала, что это дело уже не оставит меня в покое, пока не будет раскрыто, не потеряет своей загадочности и мрачной привлекательности.
Неужели мать Владимира Огнева даже в такую погоду сидит среди памятников и крестов, под льющим уже целые сутки дождём?..
– Она действительно не пропустила ни одного дня? – Я не могла поверить в то, что такое в принципе возможно.
– Да, жена не позволила себе хотя бы раз остаться дома в течение этих двух лет. – Огнев говорил уже отрывисто, нервно, будто злился и на меня, и на себя, и на свою жену. – Надевает тулуп или плащ, соответственно обувается и идёт. Говорит, что непрерывно просит у сына прощения за то, что сгубила его. И ждёт, когда Вовка ей ответит – во сне или наяву. Но он молчит, и Влада каждое утро бежит туда. Если я не бываю болен, то под вечер увожу её домой. А сейчас лежу, не могу подняться, и поэтому она вернётся нескоро… – Огнев вдруг заплакал. – Влада уверяет, что убила нашего единственного сына, расстроив его брак два года назад. И сгинул паренёк… Ему было бы уже сорок шесть, но для нас он оставался ребёнком. Вовка обожал свою невесту, стелился перед ней, как перед божеством. Но Влада выяснила, что у Дины больной мальчонка, сын. Да пусть бы хоть с четырьмя ногами был, с двумя головами! Только бы Вовка не лежал на Кунцевском, а был бы сейчас с нами! Влада придерживается того же мнения, но тогда она отговаривала сына днями и ночами. Доказывала, что глупо становиться отчимом ребёнка-инвалида, когда имеешь куда более приятные перспективы…
– Вы в начале разговора сказали, что Владимира убили. Вы так думаете. А ваша жена? – Я старалась говорить осторожно, мягко, чтобы лишний раз не травмировать старика.
– Влада придерживается другого мнения. Считает, что сын и впрямь намеренно ушёл из жизни. Согласно заключению экспертов, он принял яд, находясь на середине реки, в лодке. А потом, потеряв сознания, упал за борт. В лёгких не обнаружили воды – значит, в тот момент он уже не дышал. Удар лодочного борта по голове положения не изменил, так как оказался посмертным… – Огнев начал задыхаться. – Как бы там ни было, но жена считает себя убийцей нашего мальчика. Пьяным он быть не мог. Употреблял исключительно элитные вина в ресторанах. И этот яд… Откуда он у Вовки? Говорят, что принял с пищей рано утром. Решил перекусить в лодке, я думаю. Такое бывало не раз, когда мы вместе рыбачили. И об этой его привычке закусывать в лодке мог знать кто-то ещё. Для устранения конкурентов все средства хороши. Незадолго до сына погиб банкир Кивелиди, и тоже от яда. Во всех случаях, что бы ни сделал Вовка – покончил с собой или позволил застать себя врасплох – виновата мать, вынудившая его отказаться от столь желанного брака. Конечно, сын и сам не горел желанием воспитывать безнадёжного инвалида, но ради Дины он мог пойти на это. Он имел средства на няню, прислугу. Мальчика мог вообще не видеть. Влада же превратила в ад и свою жизнь, и мою. Но ушедшего не вернёшь, а раскаянием горю не поможешь. Раза два Владимир обронил в моём присутствии, что не хочет больше жить. Но при Владе он не смел о таком и заикнуться. Он был приучен беречь мать, не перечить ей. И зря, чёрт побери! Зря!