Самосожжение - Страница 58

Гета смотрела на меня, но видела перед собой Волгу, Саратов, походный костёр.

– Педагогическую стезю я оставила без сожаления. Одного года работы в школе хватило, чтобы понять, как тупа и мерзостна наша система образования. Но получилось так, что мой муж оказался бывшим каскадёром. А сама я теперь не вправе рисковать – не только за себя отвечаю…

Гета, несмотря на моё сопротивление, сунула мне в руки две баночки с детским питанием.

– Оксана, я тебя до машины провожу.

– Вот и хорошо, что ты замуж вышла – шею теперь не свернёшь, – проворчала Маргарита Петровна. – А то ведь она в Академию ФСБ собиралась поступать! Но туда девушек только на переводческий факультет берут.

Мать Геты с нежностью смотрела на дочку, подмигивала мне, как старой приятельнице.

– Чтобы о тебе ещё голова болела! Ведь девчонка же, не парень. И вести себя надо соответственно. Совсем мужики перевелись – вот и Оксана едет в засаде сидеть. Не нашлось больше никого! Нежные какие… Вы, как вернётесь оттуда, обязательно позвоните – как и что у вас получилось. Я из госпиталя прибегу после обеда, а если не успею, Гета передаст. Договорились?

Ронина смотрела на меня встревоженно, и глаза её блестели, как чёрная смородина после дождя. Она проверила, не забыла ли я чего, погладила по запястью, слегка сжала мои пальцы. А я вдруг поняла, насколько стосковалась по материнской ласке, и до крови прокусила губу. Я моложе Геты на два года, да ещё ребёнок на руках. И ни бабушек у него, ни дедушек, ни отца…

Папа Генриетты Антон Александрович работал в милиции, и летом позапрошлого года они с Озирским выполняли очень сложное задание. Уже после того, как основные преступники были обезврежены, автомобиль, где должны были ехать мой шеф и Гетин отец, взорвался. По счастливой случайности Андрея в салоне не оказалось, а Антон Александрович был тяжело ранен в голову, и вот уже почти два года лежал в госпитале без сознания. Общее горе сроднило Генриетту с Андреем, и менее чем через год после взрыва они поженились.

Да, отец Геты очень болен, но всё-таки жив. Может быть, ещё и поправится. Гета не одна во всём мире. То и дело приезжают родственники из Белгородской области, да и Андрей окружает вниманием. А у меня вся родня на Украине; разве что на лето можно ребёнка к ним отправить. Но вот деньги приходится зарабатывать самой, и часто с риском для жизни.

– Может, я вам покушать с собой заверну? – предложила Маргарита Петровна. – Одного пюре мало будет. Неизвестно ведь, когда вы освободитесь. В засаде ведь можно ведь всю ночь просидеть.

– Спасибо, я сыта. Вы меня на сутки вперёд накормили. Если задержусь, куплю что-нибудь перекусить. Но на ночь вряд ли останусь. Из агентства ребята должны на смену подъехать.

Я кивнула Маргарите Петровне, нажала на кованую дверную ручку и быстро вышла на лестницу. Давясь слезами, побежала вниз, и нагруженная сумка больно била меня по бедру. Генриетта бросилась за мной, даже не прикрыв дверь. Она что-то говорила мне, хватала за руки, пыталась успокоить, подбодрить.

Я достала из кармана брелок, открыла дверцу своей «Ауди», бросила сумку на заднее сидение. Гета молча смотрела на меня, сжимая кулаки и моргая покрасневшими глазами.

Потом, немного подумав, предложила:

– Может быть, я тебя туда отвезу? Маме звякну по «соте» и попрошу обождать с уходом в госпиталь…

– Нет-нет, ни в коем случае! – Я не на шутку испугалась. – Тебя дети ждут, и твоя мама должна быть около мужа. – Я взяла Гету за плечи, легонько встряхнула. – Спасибо за всё. Извините, если что не так. – Я села за руль, захлопнула дверцу.

Задним ходом я выехала на Шоссе Энтузиастов. А Генриетта, поеживаясь от сырого ветра и мороси, смотрела перед собой. И, как мне показалось, тоже плакала, стараясь поскорее успокоиться, чтобы дома выглядеть собранной, уверенной и оптимистичной…

* * *

Сегодня я проснулась в восемь утра, до десяти лежала в ванне – занималась специальной гимнастикой, лепила фигуру по методике физиотерапевтов. Расслабившись на пятнадцать минут, я начала выполнять предписанные упражнения. То и дело уходя с головой под воду, я вытягивала вверх и без того длинные ноги. Потом вспомнила, что опаздываю к Генриетте в Лефортово; выскочила из ванны, завернулась в купальный халат, сделала экспресс-макияж. На кухне уже варился кофе, жарилась яичница.

Из дома я вышла свежая, как розовый бутон, вся в чёрном, и только медные волосы спиралевидными локонами струились почти до пояса. Мои губы напоминали лепестки шиповника; тушь и тени я тоже выбрала серовато-бордовые.

Хорошо, что не забыла дома косметические салфетки – пока сидела в машине у подъезда Брайнина, успела обновить макияж. Под леонтьевского «Казанову» веселее было краситься. Я вновь нарисовала губы и глаза. Потом подумала, что вечерком, уже из дома, справлюсь, как там дела у Касьяна. Но едва я начала подправлять линию бровей, дверь брайнинского подъезда открылась, и я машинально выключила радио.

Из дома вышла Дина Агапова. Так близко я её ещё не видела – разве что на Тверской-Ямской, но там нас разделяло метров десять. А здесь – не более трёх-четырёх. Да ещё один раз Витька Касьян показал мне её у ресторана на Пресне. Тогда Дина была не в вечернем платье, а в костюме тонкой шерсти василькового цвета со вставками из чёрного бархата. Сейчас она показалась мне очень длинной, невероятно тощей. Я сразу заметила сильное сужение таза и подумала, что со стороны Дины было безумием пытаться родить самостоятельно.

Интересно, куда объект собрался на сей раз? Неужели опять в ресторан? Сколько можно без цели мотаться по громадному городу? Такое впечатление, что Дина недавно приехала из провинции, а не родилась в Москве и не прожила здесь почти двадцать восемь лет.