Жаркий вечер темнел, солнце склонялось к лесу. Мне почудилось, что близкая речка дохнула влагой. Софья Ксенофонтовна, Галя и Ная действительно ушли к соседке, потому что их шаги и голоса поначалу слышались на веранде, но теперь там было тихо. Дина поглаживала своё точёное колено, Озирский смотрел на неё и молчал.
– До седьмого класса я была круглой отличницей. Диктанты и сочинения писала без грамматических ошибок. Таких учеников мало бывает – на весь класс один-два человека. И по другим предметам я успевала шутя. В седьмом классе у меня страшно болела голова, и я немного отстала. Пришлось о девятом забыть, идти в училище, которое я всё-таки окончила с отличием. Но я уже была замужем, родила, поэтому не пошла в институт. Да и Саша Агапов, мой бывший муж, считал, что место женщины – на кухне. Тем более что Стасу требовался постоянный уход. Ни в ясли, ни в детский сад его нельзя было отдать.
Дина пальцами пошевелила весёленькую, в мелкий цветочек, ситцевую занавеску.
– Я и в страшном сне тогда не увидела бы, что натворю наяву, а родственники и вовсе не готовились носить мне передачи. Но в семье жило предание об одном обстоятельстве, которое очень испугало маму. Испугало до такой степени, что она не раз бросала на меня настороженные взгляды. Тогда ведь не верили в разную чертовщину…
– Что за чертовщина? – Озирский откинулся на подушку оттоманки, сцепив пальцы на затылке. – Она имеет отношение к делу? Если нет, тогда заканчивайте поскорее с мистикой, и всё внимание – истории с вашим отцом. Как я понял, с него вы и хотите начать. Но ведь мы все знаем, что жертв было куда больше, и каждая заслуживает хотя бы нескольких слов.
– Жертв не так много, как вам кажется. А чертовщина к делу имеет прямое отношение. Ведь не так глупы были те, кто сочинял старые сказки, как нам теперь представляется. Раньше я пренебрегла бы теми фактами, о которых сообщу сейчас. Я недавно специально посетила Институт славяноведения и балканистики, проконсультировалась там с учёными и узнала про себя много нового. К тому моменту я уже совершила несколько преступлений. Мне было интересно, что за тёмная сила, дикая энергия разрушения, смерти и страха ведёт меня по жизни…
Дина поправила обильно политые лаком волосы цвета воронова крыла, меланхолично улыбнулась и продолжала:
– Галя помнит, как я родилась. Это была самая длинная ночь в году, с двадцатого на двадцать первое декабря. Мама переносила беременность очень тяжело, её хотели госпитализировать заранее. Но она до последнего не могла бросить дом, мужа и дочку. Только когда схватки стали нестерпимыми, мама вызвала «скорую». По дороге машины завязла в сугробе – на дворе была настоящая вьюга. В роддоме решили процесс форсировать. Акушеркам было лень торчать около роженицы всю ночь и ждать естественного разрешения. В нашей семье никто не мог произвести на свет младенца без приключений. Тёте накладывали щипцы, маме оба раза – тоже. Про Галю я говорила, насчёт меня вы тем более знаете… – Дина глубоко дышала через нос, стараясь успокоиться. – Отец как раз в ГДР уехал, на соревнования. Галка осталась с тётей Златой и Ильюшкой. Ему три годика тогда было. Все вместе ждали, чем закончится дело. И не успели толком поволноваться, потому что ровно в полночь меня буквально вырвали из мамы, чтобы пойти спать. Таким образом, я родилась в кровавой рубашке…
– И что сказали в институте? – Мой голос охрип и сорвался.
– Нянька в роддоме перекрестилась и произнесла только одно слово: «Ведьма!» В шестьдесят девятом году над предрассудками смеялись, но маме в душу запало. Она изо всех сил старалась воспитать меня доброй к людям, но не преуспела в этом. Не знаю, в какой день и час я продала душу нечистой силе, но в конце жизни я обязательно должна жестоко расплатиться. Моя агония, по поверью, будет кошмарной, мучительной. Я призвана питаться сердцами младенцев, запивая их кровью животных. – Дина мерцающими чёрными глазами смотрела на нас с Андреем. – Я не делала этого в прямом смысле. Но в переносном… Питалась сердцами младенцев, убив Стаса и сделав много абортов. У меня не жили животные. Последняя собака, кромвель-спаниель Дина, уцелела лишь потому, что я подарила её соседке – добрейшей души женщине. Йоркширский терьер Лола заболела и околела в возрасте полутора лет. Рыбки, и те в аквариуме передохли. Ещё один пёсик, щенок колли, сбежал на прогулке. А вот у Галки всё время есть коты, раньше черепаха жила. Жаль, что мама отцу не сказала про ведьму. Глядишь, и сам бы осмотрительнее себя вёл, и своего приятеля Конторина предупредил. Чтобы тот девчонок в роще не насиловал, козёл вонючий!..
– Конторин?.. – Я приподнялась с оттоманки. – Глеб Алексеевич?
– Знаете? – кисло усмехнулась Дина. – Молодцы вы, ребята, честное слово! Хвалю! – Она похлопала в ладоши. – Да, тот самый Конторин. Десять лет он считал, что преступление сошло ему с рук.
– Про отца расскажите, раз с него начали, – напомнил Озирский. – И пойдём дальше по эпизодам. Оценивать ваши действия я не стану. Мне требуются чистые факты, имена, даты, места. Не волнуйтесь и не сердитесь. В любом случае дело уже сделано.
– Теперь-то я не волнуюсь и не сержусь. Перегорела, пока носила грехи в себе, отравляя ими душу. В моих поступках всё взаимосвязано, поэтому трудно рассказать про одного, не вспоминая тут же о другом. Исповедуясь насчёт отца, я не могу обойти вниманием Конторина. Он был спортивным функционером высшего звена, начальником Геннадия Семёнова. Тогда я не знала структуру управления их спорткомплексом, но в семье говорили, что папина карьера напрямую зависит от Глеба Алексеевича. Отцу приходилось вертеть перед ним хвостом, заглядывать благодетелю в рот, угадывать и исполнять его желания. Конторин был мужчиной видным, мускулистым, обходительным. Блондин с карими глазами и маленькими усиками, он пользовался бешеным успехом у девушек-спортсменок. Конторин и Семёнов не раз посещали оргии тогдашних партийных начальников. Мама это от нас скрывала, но тайком плакала и жаловалась тёте Злате, что Генку Конторин совершенно испортил. Мои родители были людьми бесконечно терпеливыми. Мама закрывала глаза на отцовские пьянки и измены. Тот, в свою очередь, готов был пожертвовать ради удовлетворения кобелиных прихотей начальника самым дорогим. – Дина закрыла лицо руками, зарылась длинными алыми ногтями в чёлку. – Шестой класс я закончила с похвальной грамотой, как и предыдущие пять. Мы отметили это событие дома, а после на отцовских «Жигулях» поехали в Акулово. В прежние годы с нами ездила Галя, но тогда она дохаживала на сносях. Это и сыграло роковую роль в моей дальнейшей судьбе. Вероятно, Конторин решил проверить, действительно ли ему так верен Генка Семёнов, как клянётся по пьянке. В Акулово у Глеба Алексеевича была дача. Там мы переночевали и тронулись дальше, к Можайскому водохранилищу. Конторин трогательно заботился обо мне – учил плавать, пенял отцу, что тот, тренер, не удосужился сделать это до сих пор. Респектабельный симпатяга нравился мне, как и другим. Я доверяла ему. А он, как вы уже догадались, сделал плохо моей девичьей чести…