Самосожжение - Страница 81

– В двенадцать лет?! – Озирский поперхнулся. – Тогда за это был расстрел! Как он выскочил?

– А так! Я пришла в седьмой класс уже женщиной, с анорексией и постоянной мигренью. Агапов стал у меня вторым – в шестнадцать лет. Пришлось Сашке всё рассказывать, но к этому я ещё вернусь. Сейчас жалею только о том, что доверилась мужу, не провернула дело мести одна. Молоденькая была, глупая. Представить не могла, что законный супруг предаст меня, причём дважды. Сначала бросит с больным ребёнком, а после примется шантажировать…

Дина встретилась со мной взглядом, и я всё поняла. Вспомнила её слова о первом мужчине и о том, что к моменту утраты девственности Дина ещё не успела созреть и возжелать этого.

– Вечером я бродила в березняке у Можайского водохранилища. Там стояло пять-шесть палаток, около них – машины. Москвичи приезжали в начале лета специально – слушать соловьёв. Я частенько уходила в рощу, дышала запахом молодой листвы. Сидела под берёзой и видела много-много звёзд на небе. Так бывает только в детстве, а детство именно тем вечером и закончилось. Я никогда больше не чувствовала себя счастливой – ни одной минуты… Последнее, что я услышала в той, беззаботной жизни, была соловьиная трель. Вдруг из-за куста ко мне метнулась высокая тень. Сильные руки намертво зажали рот, задрали на голову футболку, стащили шорты, трусы… Можно было подумать на местных – там много пьяни болталось. Но я-то узнала Конторина! В первую очередь, по запаху дорогого парфюма редкого в те годы у нас. Часто с ним общаясь, я запомнила обаятельного негодяя не только зрительно. Конечно, мне со спортсменом не тягаться, тем белее, что и кричать-то не могла. От невыносимой боли и страха я лишилась сознания. Очнулась в палатке. Живот будто резали изнутри, подо мной скопилась лужа крови. Отец неловко хлопотал около меня – подавал нашатырь, грел чай. Бледный от волнения Конторин ему помогал. Голос мерзавца дрожал, и руки тряслись. Вроде как Глеб Алексеевич из-за меня впал в шок. Конечно, ему было, чего бояться. Не окажись Семёнов таким подлецом, спортивный начальник мог здорово поплатиться. В зоне ему бы показали мастер-класс, даже если бы из-под расстрела вывернулся. А тогда он сказал, что мужчины из нашего палаточного лагеря отправились в посёлок выяснять, кто посмел это сделать. Если виновник будет обнаружен, дело вполне может дойти до самосуда. Я понятия не имела, что надо требовать экспертизы, анализов. А если бы и знала… Сил не было права качать. Меня размазали по земле, перепугали до заикания, и немного погодя у меня развилась анорексия. Раньше я не была такой худой, просто уже пятнадцать лет ем только за компанию. Могу, оставаясь в одиночестве, обходиться без пищи целыми днями, только пью минералку. Ходила к врачам, к знахаркам, к экстрасенсам. Пила французские таблетки для поднятия аппетита. Тщетно. В то же время я способна на спор выпить десять стаканов чаю, съесть зараз буханку хлеба, например, или кастрюлю супа, и притом ничего не почувствовать. Оксана, я вам настоятельно советую никогда не бороться с аппетитом. Не слушайте всяких дураков и подлецов, не перебивайте желание что-то съесть запахами или любыми другими способами. Радуйтесь, что испытываете прекрасное чувство голода!

Дина рассматривала свои руки с таким видом, будто заметила их впервые, и содрогалась от отвращения.

– Мне завидуют, спрашивают, как можно после родов и в возрасте под тридцать можно оставаться такой стройной. Стройной! Да дистрофичная я, тощая, а не стройная! Осложнение после нервного потрясения обрекло меня на непреходящую худобу. Тогда в посёлке, само собой, никого не нашли, а утром мы спешно возвратились в Москву. Как только оказались в квартире, я заявила отцу, что на меня в роще напал дядя Глеб. Что тут началось, вы себе не представляете! Отец клялся и божился, что я заорала в березняке, когда они с Конториным чистили рыбу для ухи. Глеб Алексеевич якобы храбро бросился на крик и обнаружил меня под смородиновым кустом в бессознательном состоянии, раздетую и окровавленную. «Тебе показалось, Динулька, доченька! Этого не может быть! Со страху обозналась! Нелепица какая-то… Ты только маме и Галке не говори, а то они расстроятся и заболеют. Это не их дело, понимаешь? Единственный, кто может заинтересоваться тем, что было вчера, будет твой муж. И если он тебе не поверит, я расскажу ему, как именно тебя обесчестили…»

– Ваша мать так ни о чём и не узнала: – поразился Озирский.

– Нет. Так случилось, что в тот вечер, когда меня изнасиловал Конторин, Галку увезли в роддом. Три дня мама за неё переживала, а я не могла решиться и добавить ей ещё и свои проблемы. У сестры несколько раз прекращалась родовая деятельность. Врачи боялись, что придётся пожертвовать ребёнком, сделать плодоразрушающую операцию. И потому, когда наконец-то на свет появилась племянница, я не посмела испортить маме и Галке праздник. Они были уверены, что меня совратил Агапов, и произошло это в пансионате на Клязьме в восемьдесят шестом году. У отца с Сашкой действительно состоялся разговор на эту тему. И впоследствии, находясь в подпитии, муж сам предложил мне отомстить Конторину за поруганную честь…

– Значит, к гибели Конторина причастны не только вы, но и ваш бывший муж?

Озирский переложил диктофон в левую руку, а правую несколько раз погнул и разогнул, разминая.

– Да. Я прибегла к помощи мужа, потому что не могла бы в одиночку справиться с Конториным. Боялась, что сил не хватит – как тогда, в роще. Глеб Алексеевич не только плаваньем, но и борьбой, и боксом занимался. Да ещё мне потребовался бензин, а им распоряжался в нашей семье Сашка. Нашу машину тоже он водил. И следы, в случае чего, мог замести, так как работал в милиции. Мы отправились в Акулово тридцатого мая девяносто второго года, под вечер; в багажник поставили канистру. Мне казалось естественным, что муж хочет расквитаться с подонком, с насильником. Я могла больше жить с тяжким грузом на сердце. Тошно было осознавать, что твой отец – ублюдок, согласившийся ради собственной выгоды прикрыть Конторина. Он ведь уговорил меня не подключать маму и Галину, потому что они могли подать заявление в милицию, и начальника затаскали бы. Вскоре после этого отец получил существенное повышение по службе…